Владимир Соколов. Баски. Наброски для романа. Кемерово, 2005

ЧЕЛОВЕК ИЗ ФАРФОРА

«Баски» — это разноцветные стеклянные и фарфоровые осколки, которые герой собирал в детстве. «Особенно ценились те, на которых имелся остаток узора, позволявший как бы представить целое и заглянуть в другую жизнь». Помнится, у Довлатова герой-зэк находит в земле осколок чашки с рисунком — девочкой с бантиком. И восхищенно произносит: «Сеанс!» Сеанс на этом языке означает сильное чувственное переживание, как правило (но не обязательно) сексуальное…
Название это вроде бы отсылает нас к солоухинским «Камешкам на ладони», солженицынским «Крохоткам» и прочим коллекциям миниатюр, но это ложный след: у Соколова не коллекция, а мозаика. Кемеровский критик Василий Попок возводит жанр соколовского сочинения к Катаеву и Олеше, а от них — к французским афористам-максималистам, но это тоже попадание пальцем в небо, да к тому же и чужое. У нас есть собственная традиция, и восходит она непосредственно к Пушкину:
«Дядя мой однажды занемог. Приятель посетил его. «Мне скучно, — сказал дядя, — хотел бы я писать, но не знаю о чем». «Пиши всё, что ни попало, — отвечал приятель, — мысли, замечания литературные и политические, сатирические портреты и т.п.» (…) Дядя написал еще дюжины две подобных мыслей и лег в постелю. На другой день он послал их журналисту, который учтиво его благодарил, и дядя мой имел удовольствие перечитывать свои мысли напечатанными». Так начинаются пушкинские «Отрывки из писем, мысли и замечания».
Впрочем, самый известный образчик этого жанра в нашей традиции — несколько коробов «Опавших листьев» Василия Розанова. Розанов родил Шкловского, Шкловский родил Олешу, Катаева, Лидию Гинзбург и множество других. В самое последнее время этот жанр стал вырождаться в философический («Бесконечный тупик» Дмитрия Галковского) или филологический («Конец цитаты» Михаила Безродного, «Записи и выписки» Михаила Гаспарова). Самый последний по времени образчик — «В русском жанре» Сергея Боровикова, бывшего редактора бывшего журнала «Волга». Симпатичные такие заметки — о русской классике, о советских нравах, о литературном быте, о движении времени. С тонкими житейскими наблюдениями, но все-таки литературоцентричные.
Искушенные авторы непременно разбавляют эту сгущенную смесь неожиданными лиризмами. Шкловский пишет-пишет об «Анне Карениной» или о «Дон-Кихоте» и вдруг ни с того ни с сего: «Сегодня плакал в туалете. Какая обидная вещь старость». Боровиков анализирует «Бесприданницу», перескакивает на Волгу и обитателей ее берегов, и вдруг припоминает, как он на маленькой пристани, пьяный, учил жизни двух девиц-пэтэушниц… Но общего филологического дискурса их сочинений эти отступленья не отменяют.
Соколов делает простую вещь: он возвращает жанр к одному из истоков, а именно — к Розанову. «Баски» — это не про литературу, это про жизнь. Про вещество существования. Здесь есть несколько магистральных сюжетов: служба охранника, любовь к женщине, отношения к водке, воспоминания о молодости. Литература входит сюда украдкой и знает свое место: там мелькнет цитата из Достоевского, тут — анекдот о Кушнере. Чуть подробнее — о друзьях-стихотворцах, Крекове или Ибрагимове. И то скорее про судьбу, чем про лирику. Впрочем, у этих персонажей одно от другого трудно отличить…
У повествователя этой книжки есть очень привлекательное качество: он не старается казаться глубокомысленным или щегольнуть остроумием. Тонкость тут не стилистическая, а душевная. Именно поэтому его внутренний мир нас так занимает. Это повествователь довольно-таки простодушный, но собеседник чрезвычайно привлекательный.
Владимир Соколов написал замечательную книжку. Изготовил себе из подручного материала нерукотворный памятник, который, мы в этом ничуть не сомневаемся, надолго переживет и автора, и его читателей.

Юрий ЮДИН